Там, где очень много рыбы
В этом цикле интервью разные люди рассказывают о странах, в которых жили и работали, по которым долгое время путешествовали. Многие из них редко имели возможность пройти туристическими маршрутами, зато могут поведать о вещах, не упоминаемых в путеводителях. Мы просим рассказчиков делать акцент на личных наблюдениях, чтобы читатели поняли внутреннюю суть этих стран.
– Как выглядел город, в котором ты жил?
– Egegik (Эгегик, Игегик – так это звучит, но наиболее распространенная транскрипция – Эгиджик) – это рыбацкий городок, состоящий примерно из 30-ти домиков. Он находится на берегу одноименного залива, который примыкает к Бристольскому заливу. Туда впадает река, тоже называемая Эгегик, она берет начало от озера Бочарова. Лосось во время нереста поднимается вверх по реке, чтобы отложить икру в озере. Тут-то ее и перехватывают и отвозят на старый консервный завод, построенный еще в конце ХІХ века, на котором я и трудился.
– Сколько человек работало с тобой на заводе?
– Это сезонная работа. Когда нерестится лосось, в деревне прибавляется рыбаков, и приезжают примерно 200 человек дешевой рабочей силы – студенты. В основном из стран СНГ, Таи-ланда, немного из Польши, Литвы…
– Люди из каких стран тебе больше всего понравились?
– Когда я приехал первый раз, меня отправили в egg-room (яичную комнату), где множество людей мыли, солили, сортировали и красиво укладывали в пластиковые коробочки икру. Эти коробки экспортировали в Китай. Самый ответственные этапы работы – упаковку и ревизию – китайцы брали на себя. Мы ходили в желтых сапогах и перчатках. Они – в белых халатах, как у врачей. Китайцы мне очень
понравились, это необыкновенно веселые люди. Им в основном было лет по 35-45, они совсем не знали английского, но все время улыбались и звали с собой после работы выпивать.
Да и местные рыбаки производят сильное впечатление. Они все бородатые, суровые, жуют табак, ходят в странных высоких сапогах. В них узнаются герои Хемингуэя.
– А с кем-то были проблемы?
– Молдаване, которые со мной работали, все время задирались, норовили обматерить, стащить что-нибудь. Я был в Молдове. Могу сказать, что, хотя территориально она ближе к Европе, но мы намного более европейцы.
– Развеялись ли какие-то стереотипы насчет Америки, американцев?
– Меня поразило, как много они пьют спиртного. Намного больше, чем русские. Американцы, с которыми мы работали, облюбовали себе заброшенный участок железной дороги за зданием завода, обустроили его, приволокли лавочки и каждый свободный вечер целенаправленно напивались в дрова. На сходках было по-настоящему много алкоголя и еще наркотики. Как правило, виски Jack Daniels и марихуана.
– И рыбаки пьют?
– Все выпивают. Но, должен сказать, никто не сравнится с китайцами. Я не могу объяснить это, но они пьют просто чудовищно. В общем, миф об алкогольном удальстве славян в моем случае развеялся очень быстро.
– Сколько часов в день ты работал?
– Это зависело от рыбаков. Они ловят рыбу огромными сетями и потом сгружают ее на завод. Несколько дней я работал по 22 часа в сутки, когда с большим уловом пришвартовалось много суден. Тогда я был оператором крана, разгружал металлические контейнеры. Встретил рассвет, потом закат, потом проспал буквально два часа, меня разбудили и снова погнали на работу. Но все-таки управлять краном куда уж лучше, чем потрошить рыбу или сортировать икру. К счастью, такой марафон продолжался всего пару дней. В другой раз, когда лосось не шел, мы на две недели остались без работы. Каждые несколько дней начальник завода созывал нас в большой зал и убеждал, что «рыбу завезут вот-вот, вероятно, уже завтра». Все это напоминало комсомольские собрания.
– То есть работа ненормированная?
– Теоретически нормированная. Проблема в том, что в Work and Travel не предупреждают о таких вещах. Там вдохновляют, говорят, что «работа сложная, но вы справитесь, и нормальные условия гарантированы». Но позже возникают разные сюрпризы. Как бы то ни было, студенты – это гастарбайтеры.
– Какая работа больше всего запомнилась?
– Во второй раз меня направили в цех, где подготавливают непосред-ственно рыбу для консервации. Это адская работа. Целыми днями я потрошил рыбу, чистил ее, вытряхивал остатки ее внутренностей и икру. Иногда попадались комочки глистов. По-всюду слизь, вонь… И ночью я смотрел сны на ту же тему. Когда меня перевели на должность водителя грузовичка, я был на седьмом небе от счастья.
– Наверное, это давило на психику?
– Я старался не париться. Тем более, в прошлом году я целый месяц смотрел, как в заливе умирает лосось. В этом есть что-то романтическое: тысячи рыб приплывают против течения реки в водоемы, где жили их рыбьи прадеды, и погибают, выметав икру… Сначала рыба краснеет, потом покрывается белыми пятнами, становится вялая – тогда ее очень легко поймать. Мы вылавливали ее, рассматривали и снова выпускали в залив. Из залива лосось уже не уплывает. От него начинают буквально отваливаться куски мяса, он гниет и разваливается. То, что оставалось, поедали мелкие рыбешки.
– А что делал в свободное время?
– Гулял по окрестностям, фотографировал. На Аляске безумно красивые закаты. На много миль тянется тундра, омываемая заливами. Солнце кажется громадным, когда погружается в океан на фоне такого идеально ровного пространства. Рассматривая пейзажи, я осознал, как невероятно не вписываются в них люди.
– Не вписываются эстетически?
– Да, человек в спецовке смотрится странно, как на коллаже. Будто его наклеили.