Протоиерей и доброволец батальона «Киев-12» Игорь Титовской о службе в зоне АТО
Увы, во время службы подорвал и без того не железное здоровье – сейчас в Запорожье. Во время реабилитации, помимо служения, занимается тем, что преподает спецкурс «Основы религиозной журналистики» на журфаке ЗНУ. В интервью «Правде» отец Игорь рассказал о том, как и почему решил идти на фронт, а также о том, каково это – быть священником на войне в ХХІ веке.
военнослужащих
«Главное – флюорографию пройди»
– Моя мама – учительница, а отец – офицер спецназа, воевал. В детстве я другого пути, кроме как военной службы, для себя не видел. Но так получилось, что мы жили в Припяти и, когда случилась авария на ЧАЭС, были эвакуированы. Но свою дозу радиации я получил. С 10 лет по больницам. Начались проблемы с желудком, которые привели к серьезной операции. После этого с армией и не сложилось. Да и с украинскими вооруженными силами на тот момент уже не все хорошо было. Даже отец мне и брату говорил, что в армии нас не видит – до прошлого года ее в Украине просто не существовало.
Когда началась война, я долго выжидал и терпел. Все-таки – священник. Могу ли я там быть? Должен ли? Решающим моментом, разрешившим все сомнения, стал Иловайск – после него я понял, что должен быть в зоне АТО. Я отчетливо осознал, что не хочу, чтобы мои дочки видели столько вооруженных людей и чтобы подобное происходило в Запорожье.
В моем личном деле в Запорожском военкомате написано, что я инвалид третьей группы и у меня три несовершеннолетние дочери… Короче, учитывая тот факт, что повестку я бы мог получить только в случае тотальной войны, я решил записаться добровольцем в Киеве. В этот же момент оказалось, что мой брат тоже принял решение добровольно идти на войну – чтобы не так страшно было, решили идти вместе.
Жена, после этого моего решения, плакала три дня. Но я не советовался – не хотел перекладывать на нее ответственность, просто поставил ее перед фактом. Единственный, у кого мы с братом просили не столько разрешения, сколько помощи, был отец, поскольку после нашего ухода он оставался один на три дома. Он наше решение не то чтобы одобрил, но принял.
После этого приехали в Киев, в Печерско-Голосеевский военкомат, сказали, что хотим воевать. В этот же день нас приписали к военкомату, выдали мобилизационный лист, направили в зону АТО, после чего сняли с учета. В один день!
Интересно было на медкомиссии. У меня шрам после операции – от солнечного сплетения до пупа. Терапевт, как я не убеждал ее, что чувствую себя отлично, признавать меня годным не хотела. Отправила к главврачу. А тот сказал мне сакральную фразу: «Главное – флюорографию пройди». Прошел.
Уже через день после медкомиссии, заехав в Запорожье за вещами и бронежилетами, мы с братом ехали на Донбасс.
военнослужащих
В зоне АТО
— На сборном пункте военкомата нас было 140 новобранцев. Мы ожидали, что перед отправкой в зону боевых действий нас повезут на полигон или поучиться – большинство-то оказались не служившими. На подъезде к Харькову поняли, что учиться будем уже в зоне АТО.
Через неделю после того, как мы прибыли в расположение батальона, нас распределили по ротам. Сразу же после этого нам выдали автоматы, научили их разбирать-собирать-чистить и отправили на блокпост под Счастье.
В декабре, после того как большая часть батальона ушла на ротацию, я и еще более 100 человек из «Киева-12» отказались от ротации и продолжили службу. Нас перебросили на сопровождение конвоев и боевых машин.
Спасибо Господу, но за время службы я никого не убил.
Здесь, перед телевизором, страшнее, чем там, на передовой. Там ты реагируешь на опасность, видишь ее, можешь спрятаться.
На данный момент я нахожусь на реабилитации после операции в военном госпитале. Не после ранения. Просто организм не выдержал нагрузок, дал сбой, снова начались проблемы с желудком. Все-таки теперь я понимаю, зачем в военкоматах медкомиссии.
военнослужащих
Капеллан
– Когда я только попал в роту, командир мне сказал, что теперь я – в первую очередь солдат. Я ответил, что как бы там ни было, тот факт, что я священник, никуда не деть. Так оно и получилось.
В бронежилете, под бронелистом, проносил свой иерейский крест, которым меня рукополагали.
Там часто у ребят возникала проблема, как ко мне обращаться. Когда в форме – тогда Святой, это мой позывной. Я сначала отказывался от него – ну, какой я святой?! Но такие вещи, они будто приходят откуда-то, позывной приклеился прочно. Хотя я ни в коем случае не ассоциирую себя с теми же святыми старцами. Однако когда я переодевался в рясу для каких-то служб или молебна, тогда на моих друзей нападал ступор. Говорили, что даже побаивались меня в черной рясе. И просили сразу после службы переодеваться в нормальную одежду – то есть в военную форму.
Часто с сослуживцами заходили разговоры об исповеди… Но исповедь – серьезное церковное мероприятие, таинство, и пройти ее собирались многие сослуживцы. Но до чистой исповеди ни у кого так и не дошло. Общения, душевного, искреннего, было много – то есть я больше выступал в роли психолога, чем священника.
Однако крестить солдата пришлось. Просто подошел боец, попросил покрестить. Крещение – тоже серьезное таинство, поэтому мы сначала долго говорили. Я пытался понять, понимает ли он, насколько это важно и серьезно, что это – ответственность и определенные обязанности? Дата крещения переносилась два раза из-за боевых выездов. А когда все-таки нашли время, к нам в расположение как раз журналисты приехали – сняли все это на видео. Оно потом определенный резонанс получило.
Я отношусь к церкви как к служению, а не как к бизнесу. Я вообще молчу о Московском патриархате, но даже Киевский в чем-то нарушает Закон Божий. Например, торговля в храмах запрещена. Продажа свечек запрещена, не говоря уже о продаже таинств – крещения, венчания. Молодым священникам при епископах также накладывают определенные ежемесячные обязательства для содержания епархии. Церковь, в которой я служу, поддерживает евхаристическое общение с разными священниками. В основном это священники так называемой Истинно-Православной Церкви в Украине. Но нас никто не обкладывает оброками. Люди хотят – люди жертвуют.
Нельзя сказать, что война обращает людей к Богу. Конечно, внутри они во что-то такое верят. В трудные моменты солдаты просят Всевышнего о помощи. Но это, скорее, на всякий случай. А вдруг там действительно кто-то есть.
Что касается моего батальона… 12-й батальон теробороны, который в свое время задумывался как средство предотвращения распространения сепаратизма на конкретную территорию – в данном случае на территорию Киева. Например, ребятам, которых призывали в марте-апреле, объясняли, что они будут охранять киевские мосты и заводы. А по факту они оказались в зоне АТО. Многих, особенно родственников, это возмутило. Я так понимаю, что аналогичный вопрос поднимался в других батальонах теробороны. На данный момент Генштаб занялся этим вопрос. Теперь «Киев-12» называется 12-й мотопехотный батальон при 26-й артиллерийской бригаде.